Как отчетливо я помню тот вечер/ночь, а.
6-часовая дорога, предосенний холод, полное разочарование в людях и, о боги, дружбе. Достаточно унылая книга нелюбимого автора, люди вокруг, музыка. В голове и наушниках. Совершенно разная.
И водка. Во фляге. В пидорской, леопардовой фляжке!
Это было ровно столько смешно, сколько грустно.
Выходы покурить на остановках, сопровождавшиеся заинтересованными взглядами, совершенно безмятежная улыбка и замерзшие руки в тон стучащим зубам, догрызающим фильтр.
Ух, до чего это все было очаровательно.
Я помню, как слушал чтение этого мальчика, зажмурившись и шепча стихи в темное окошко.
Только бы не зарыдать, только бы не зарыдать, только бы не зарыдать.
Генерал! Вы знаете, я не трус.
Выньте досье, наведите справки.
К пуле я безразличен. Плюс
я не боюсь ни врага, ни ставки.
Пусть мне прилепят бубновый туз
между лопаток — прошу отставки!
Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.
Генерал! Мне все надоело. Мне
скучен крестовый поход. Мне скучен
вид застывших в моем окне
гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
изучен тем, кто внутри измучен.
Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.
А потом, прочувствовав все умиротворение ситуации, я буквально молился, чтобы конкретно эта дорога, конкретно этот маршрут, конкретно это расстояние меж городами и эти часы - не заканчивались никогда.
Я готов был смириться со всем - с детьми, плачущими о чебуреках, с разговорчивыми тетками, с возможностью курить раз в два часа, со всей этой прекрасно-давящей меланхолией, в которой так приятно вязнуть...
Но увы. Нет ничего вечного. Даже таких вот прекрасных и простых мелочей.
Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге.
Для переживших великий блеф
жизнь оставляет клочок бумаги.
6-часовая дорога, предосенний холод, полное разочарование в людях и, о боги, дружбе. Достаточно унылая книга нелюбимого автора, люди вокруг, музыка. В голове и наушниках. Совершенно разная.
И водка. Во фляге. В пидорской, леопардовой фляжке!
Это было ровно столько смешно, сколько грустно.
Выходы покурить на остановках, сопровождавшиеся заинтересованными взглядами, совершенно безмятежная улыбка и замерзшие руки в тон стучащим зубам, догрызающим фильтр.
Ух, до чего это все было очаровательно.
Я помню, как слушал чтение этого мальчика, зажмурившись и шепча стихи в темное окошко.
Только бы не зарыдать, только бы не зарыдать, только бы не зарыдать.
Генерал! Вы знаете, я не трус.
Выньте досье, наведите справки.
К пуле я безразличен. Плюс
я не боюсь ни врага, ни ставки.
Пусть мне прилепят бубновый туз
между лопаток — прошу отставки!
Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.
Генерал! Мне все надоело. Мне
скучен крестовый поход. Мне скучен
вид застывших в моем окне
гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
изучен тем, кто внутри измучен.
Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.
А потом, прочувствовав все умиротворение ситуации, я буквально молился, чтобы конкретно эта дорога, конкретно этот маршрут, конкретно это расстояние меж городами и эти часы - не заканчивались никогда.
Я готов был смириться со всем - с детьми, плачущими о чебуреках, с разговорчивыми тетками, с возможностью курить раз в два часа, со всей этой прекрасно-давящей меланхолией, в которой так приятно вязнуть...
Но увы. Нет ничего вечного. Даже таких вот прекрасных и простых мелочей.
Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге.
Для переживших великий блеф
жизнь оставляет клочок бумаги.